Валь аср, или почему Аллах клянется предвечерним временем?

«Почему Всевышний клянется предвечерним временем? – спросил вдруг профессор. – Вот как  думаете, зачем Ему клясться вообще и клясться именно предвечерним временем? Зачем клясться Всевышнему, ведь стоит Ему только пожелать, стоит Ему всего лишь сказать «Будь!» и все случится. Все, что Он захочет. И все будет так, как Он этого захочет. Он, который может в мгновение ока создать миры или их разрушить, клянется перед собственными созданиями! Зачем? Зачем Ему это надо?» – профессор расхаживал по трибуне, вглядываясь в лица слушателей литературного факультета  в одной из аудиторий Мюнхенского университета.

Собравшиеся завороженно слушали этого странного человека, боясь неосторожным словом или неуместным вопросом прервать его речь. А профессор продолжал ходить по трибуне, взад и вперед, не переставая  пытливо вглядываться в лица собравшихся. Вдруг он остановился, постоял с прикрытыми глазами пару секунд, и сказал: «Потому что Всевышний –  Поэт! Потому что Он любит поэзию, как любит все прекрасное. Вот почему!»

Марие никогда прежде не слышала  ничего подобного. Воспитанная в католической семье, она знала про Бога разве что то, что он все видит и все слышит, и везде и всегда смотрит на нее. С детства ей внушали образ Бога в виде своего рода Большого Брата, неустанно наблюдающего за людьми. И вот теперь, слушая этого человека, ей казалось, что в эту минуту, сейчас, этот странный седеющий профессор с голубыми глазами и ржаного цвета ухоженной бородой открывает перед ней двери в иной, неведомый, чарующий мир.

Он не был похож на ее друзей-мусульман, на тех эпикурействующих студентов из стран Магриба, которые не прочь были выпить или погулять. Днями «студенты», как правило, играли в компьютерные игры,  а вечерами пропадали  на дискотеках. Молились, конечно, иногда, иногда сжигали на антивоенных демонстрациях американские и израильские флаги.  Марие и сама частенько сопровождала их в походах по барам и ночным клубам, хотя уже лет десять считала себя мусульманкой.

Шахада в знак протеста

В середине 90-х, когда на Балканах шла война, в интеллектуальных кругах Германии было модно выражать свою солидарность с Боснией. Активисты антивоенного движения проводили акции протеста против геноцида над мусульманами на Балканах, писали петиции с требованием прекратить осаду Сараево, а наиболее отчаянные собирали гуманитарные грузы для мирных жителей Боснии и отправлялись с этим грузом на Балканы. Вот тогда, во время поездки с очередной такой группой левых интеллектуалов, пытавшихся с парой тонн гуманитарной помощи прорвать блокаду Сараево, Марие и познакомилась впервые с мусульманами и исламом. Прошло совсем немного времени, когда она, потрясенная увиденным, произнесла шахаду и приняла ислам.

Произнесение шахады было для Марие скорее даже политическим актом,чем религиозным, своего рода попыткой показать свою солидарность с боснийцами. Молиться она научилась, хотя и особо не усердствовала в этом, как, впрочем, и ее новые друзья и наставники в исламе. И  рамадан держала тоже, ведь это было так здорово, весь день ничего не есть и не пить, чтобы вечером собраться вместе с друзьями и воздать хвалу Всевышнему за его щедроты. Но на этом ее познания в религии ограничивались. Хотя нет, еще она купила полное собрание хадисов от Бухари, на арабском языке, хотя арабского не знала и читать на нем не умела. Ей нравилась вязь на переплетах книг, и нравилось, как знакомые, впервые попавшие к ней домой, удивленно рассматривали эти таинственные тома.

Но ничего подобного тому, что говорил профессор литературы в тот весенний день в Мюнхенском университете, Марие про ислам и Всевышнего не слышала.

«Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного! Клянусь предвечерним временем! Воистину, каждый человек в убытке, кроме тех, которые уверовали, совершали праведные деяния, заповедали друг другу истину и заповедали друг другу терпение!» – прикрыв глаза, тихим глухим голосом профессор произносил слова суры на арабском, на русском, а затем и на ломаном немецком языке. И Марие казалось, что ничего прекраснее этих нескольких строк она не слышала.

После лекции организаторы вечера вместе с несколькими студентами отправились в ресторан. Профессор был весел, остроумен, иногда задумчив и ел исключительно правой рукой. Соседка по столу, впечатленная не меньше, чем Марие, нашептывала ей легенды и слухи, которые ходили вокруг профессора. Говорят, что с тех пор, как на войне убили его любимую жену, он безутешен, а сейчас  у него несколько жен, и что он каждый раз женится по новому, чтобы забыть свою большую любовь. И еще говорят, что он воевал на Балканах и в Чечне. И что он связан с аль-Каидой, и в сети даже  есть фотографии, где он запечатлен с самим, страшно сказать,  Бин Ладеном.

А Марие, ковыряясь в тарелке с пастой, тем временем лихорадочно искала повод взять у него телефон. Повод нашелся, ведь поистине безгранична фантазия влюбленной женщины.  Через несколько дней Марие уже пила с профессором кофе в заведении под названием «Мюнхенская свобода». В него, как выяснилось,  любили захаживать Рильке и Томас Манн, и сообщил об этом Марие, родившейся совсем неподалеку от этого района, именно профессор, который впервые в жизни приехал в Мюнхен.

Мюнхенская Магдалена

Спустя неделю Марие получила смс-ку. Это было около 4 часов утра и сонная Марие не совсем поняла, от кого и о чем это сообщение. «Желаю тебе благословенного зухра!»-  высвечивалось на экране телефона. Прошло какое-то время, пока до заспанной Марие дошло, что профессор хотел разбудить ее к утренней молитве, но очевидно перепутал фаджр с полуденным намазом. Позже такое часто с ним случалось, он не силен был в религиозных терминах, но Марие находила это даже трогательным. Сама она на следующий день после той лекции записалась на курсы арабского в местной мечети, чтобы самой научиться читать Коран и, прежде всего, суру «Валь Аср».

Профессор был честен. Он довольно скоро признался в том, что имеет двух жен, одну любимую, и вторую потому, что так сложилось, дети, общие знакомые, родня,  да и не удобно как-то  разводиться на старости лет. На смущенный вопрос про погибшую под бомбами самую -самую любимую жену, профессор ничего не ответил, лишь улыбнулся печально и несколько минут молча смотрел в окно. Своим глухим голосом, который в торжественные минуты делался еще на пару тонов ниже, профессор поведал и о том, что хорошим семьянином никогда не был, да вряд ли и сможет им стать, и что никакими материальными благами не владеет, и ничего хорошего брак с ним Марие не сулит.

Но на девушку эти признания произвели неизгладимое впечатление. Ей захотелось спасти неприкаянного профессора, захотелось дать ему то, что не смогли дать все его  жены, погибшая, любимая и та, которая просто так. То есть, дать ему уют, и дом, и счастье. Ей казалось, что путаными и тернистыми дорогами судьба всю жизнь вела их обоих друг к другу, этого стареющего мусульманина и ее, неофитку, искавшую прощения своих прошлых грехов. Она казалась самой себе Магдаленой, а профессор с его рыжими волосами и бородой напоминал ей Христа.

Поженились они быстро, через пару месяцев, потому что виза у профессора заканчивалась, а возвращаться на родину ему было опасно.  Марие была счастлива официально расписаться со своим возлюбленным, чтобы спасти от депортации и неминуемой мучительной смерти, если профессор будет возвращен на родину. Но расписаться не удалось, потому что выяснилось, что сначала Марие нужно развестись с мужем-марроканцем, с которым она чисто формально  расписалась несколько лет, чтобы обеспечить ему возможность остаться в Германии.

По немецким законам, супругам, прежде чем развестись, следует выждать, как минимум, год для того, чтобы убедиться в серьезности своего намерения. Но год ждать профессор не мог, его виза заканчивалась уже через месяц, и когда он сообщал об этом и без того расстроенной Марие, его  обычно глухой, хрипловатый голос прозвучал как-то странно скрипуче, почти истерично.

Многочисленные походы по бюрократическим инстанциям результата не давали. Чиновники были непреклонны. Марие и профессор начали ссориться, и в конце концов супруг обвинил ее в том, что она, будучи замужем за мусульманином, обманом женила его на себе.  И что он, несмотря на наличие законной жены-немки, вынужден  подавать прощение о политическом убежище.

На следующий день профессор уехал.

Главная лекция профессора

Их брак продолжался еще два года, за которые они увиделись еще два или три раза. Однажды профессор позвонил Марие и после того, как немножко раздраженно напомнил ей о том, что вообще-то с самого начала честно признался ей в том, что он плохой семьянин и беден, как церковная мышь, и что она, связываясь с ним, прекрасно знала о том, на что идет, дал ей развод. По телефону.

Марие уехала из Мюнхена. В столице Австрии она окончила докторантуру на факультете исламской педагогики и преподает в Венских гимназиях основы ислама. О своем коротком браке с удивительным профессором изящной словесности она, уже давно замужняя за австрийским неофитом и мать троих детей,  вспоминает по-доброму.  «Он научил меня различать фаджр от зухра. Это из-за него я захотела выучить арабский и узнать побольше о своей религии. И он научил меня отделять  показушное, наносное от настоящего, – говорит она с улыбкой. – Пожалуй, это была его главная лекция. Как же мне не быть ему благодарной?».

Майнат Абдулаева

Поделиться: