К исламу она приехала на мотоцикле
Дороги, приводящие европейцев в ислам, сильно отличаются друг от друга. Кто-то знакомится с исламом через знакомых, друзей, коллег. Кто-то начинает интересоваться им из-за телевизионных сюжетов, в которых мусульмане, как правило, предстают мрачными, бородатыми креатурами, угнетающими своих женщин и живущими по средневековым законам. Кто-то влюбляется в мусульманина или в мусульманку и приходит в ислам благодаря предмету своего обожания.
А бывает, человек всю жизнь находится в поисках своей идентичности. Рожденные в католических семьях или протестантских, или вовсе Бога отрицающих атеистических союзах, многие европейцы из числа моих конвертированных друзей и знакомых рассказывают, что с детства ощущали себя в некоем вакууме. И что, сами того не понимая, всю жизнь пытались найти дорогу к Богу в обществе, где быть верующим ограничивается, максимум, воскресными походами в церковь.
Дорогу к Богу искала и Ульрика из немецкого Манхайма. Сегодня ей 54 года, а когда она начала свои поиски истины, ей не было и 17 лет. Ульрика росла в благополучной, ничем от других не отличающейся, семье немецких служащих. Отец – глава почтового филиала, мать – учительница в гимназии. Все, как у всех- квартира в хорошем районе, автомобиль, обязательный отпуск в Италии. Но однажды матери Ульрики сделали какую-то незначительную операцию в местной больнице. И заразили при этом ВИЧ-инфекцией.
Дело происходило в начале семидесятых годов. Тогда еще даже в просвещенной Европе никто не знал об этой болезни. Мать Ульрики лечили от простуды, от расстройства желудка, от аллергии, которой у нее никогда и не было. Через несколько мучительных лет она умерла на руках у дочери.
«Это трудно было понять и осмыслить, – рассказывает Ульрика. – Я не понимала, что с ней происходит. И врачи ничего не могли объяснить. Мои подруги ходили по дискотекам, а я сидела рядом с умирающей матерью и ничем не могла ей помочь, только сидеть рядом и смотреть. Мне хотелось что-то сделать, найти кого-то, кто смог бы мне и ей объяснить, почему так происходит именно с ней? Почему она должна так страдать?»
После похорон Ульрика собрала пару вещей в рюкзак и ушла из дома. Вернее, она уехала. В Берлин, где присоединилась к популярным тогда левым группам, захватывавшим пустующие дома и образовывавшим там коммуны хиппи. Демонстрации против войн, против капиталистов, против глобализации. Демонстрации за освобождение мира, за права человека, за демилитаризацию Европы. А в перерыве между демонстрациями – картины, которые Ульрика рисовала сначала для себя, а затем и для того, чтобы прокормиться в безденежной идиллии своей коммуны.
Спустя несколько лет такой альтернативной жизни Ульрика обнаружила, что, увы, и борьба за мир во всем мире не является тем, что способно дать ответы на ее вопросы.
Тогда, в семидесятых годах,в Европе было модным увлекаться индийскими учениями, Махариши и трансцедентальной медитацией. Когда коммуна, в которой жила Ульрика, как-то сама собой начала разваливаться, многие из ее участников ударились в экзотические религии.
Ульрика начала интересоваться буддизмом и Тибетом.
«Я решила, там, в горах, живут люди, познавшие истину. Люди, которые знают, что такое жизнь и почему она такая, какая есть. Люди, познавшие себя, и познавшие Бога».
И она отправилась в Тибет. В первую же ночь в монастыре, когда измученная комарами и пронизывающим холодом, Ульрика пыталась устроить себе ночлег, к переполненной романтическими представлениями о достигших божественного озарения бестелесых служителях Будды гостье из Германии начал приставать один из монахов. Наутро потрясенная Ульрика покинула Тибет.
А еще через несколько лет, путешествуя по Индии, Ульрика услышала, как в одной из мечетей читают азан, призывающий к полуденной молитве.
«Я сначала не поняла, что это такое, – говорит она. – Я думала, что-то вроде этнической песни».
Следуя за звуками азана, она в тот день впервые попала в мечеть. Вернее, в мечеть ее, типичную европейскую туристку, с ее шортами, маечкой и нечесанными дредами не пустили, посоветовав прийти попозже, в более подобающем виде.
«Но воспоминания о том азане в небольшом индийском городке, – говорит Ульрика, – до сих пор вызывают дрожь по всему телу».
Вернувшись в Германию, Ульрика познакомилась с местной мусульманской общиной.
«Люди приходят к исламу, а я к нему приехала», – вспоминает она.
В день, когда она должна была произнести шахаду в местной мечети, Ульрика, как она теперь со смехом рассказывает, облачилась в свои лучшие одежды- байкерскую куртку-косуху и самые приличные из своих джинсов. В мечеть же отправилась на мотоцикле. Ведь поистине – дороги, которыми европейцы приходят к исламу, сильно отличаются друг от друга. Кто-то приходит к нему пешком, кто-то на общественном транспорте. А кто-то на мотоцикле.
«Тогда я и представить себе не могла, каким шоком для братьев и сестер, дожидавшихся меня в мечети, станет мое появление верхом на мотоцикле, в кожаной куртке и джинсах. Я просто думала, что, если волосы прилежно покрыты, то все остальное не имеет значения».
Почти тридцать лет лет прошло с тех пор. В Манхайме ее давно уже все знают под ее мусульманским именем Карима. И я не знаю ни одного человека, которому это имя подходило бы больше, чем ей. Ведь слово «карим» означает – щедрый, великодушный. А щедрее и великодушнее человека, чем Ульрика, когда-то «приехавшая к исламу» в байкерской одежде, я не встречала.
На мотоцикле она, кстати, давно не ездит. И куртку-косуху, конечно, не носит. Вместо уличных портретов и пейзажей, которыми когда-то зарабатывала на пропитание левацкой коммуны в Берлине, занимается каллиграфией. Правда, совсем уж от своих левых, или как она их называет, «альтернативных», взглядов не отказалась. Так, имеющая два высших образования Ульрика-Карима к своим пятидесяти годам освоила новую, третью по счету, профессию. Она занимается разминированием территорий в странах, где происходили военные действия. Да и в самой Германии работы у нее хватает. Немецкая земля все еще полна наразорвавшимися снарядами со времен прежних войн.
